С его именем связана история современной российской эстрады. Человек, живущий искусством…

Евгений Ваганович, где прошло детство, кто Ваши родители?
Детство прошло в интернациональном городе Баку. Мои родители не имели отношения к искусству: отец — математик, мать — инженер-химик, я же с детства мечтал стать артистом. В городе процветали искусство и самодеятельность, в которой я активно учувствовал. После войны в Баку появилось много музыкантов, в том числе джазовых, художников, писателей: город тянулся к радости, к мирной жизни, к какому-то художественному осмыслению. Я пробовал себя во всех ипостасях и жанрах, что только не творил. С 12 лет играл сцены из оперетт, учувствовал в народном театре, как театральный актёр, служил в филармонии учеником кукольника, читал басни, рассказы, фельетоны. Моим кумиром был Аркадий Райкин, как и для большинства будущих артистов. К 15 годам у меня уже был огромный репертуар. Тогда же я начал активно готовиться к поступлению в театральное училище. Потом в Москве мой педагог по технике речи не переставал удивляться тому, что у меня нет Бакинского акцента даже в мелодике. Видимо, у меня хороший внутренний слух, я могу сымитировать практически любой акцент. И эта способность оказалась весьма кстати, ведь я готовился к тому, чтобы буду жить, и учиться в Москве, в главном городе театрального искусства. И я изучал русскую речь, читал Пушкина, слушал театральные постановки по радио, сидел в библиотеках, изучал историю искусств, посещал консерваторию. Мне хотелось познать искусство всесторонне, хотя шутке я придаю большое значение. Со временем я всё больше и больше осознавал многозначность её функции в нашей жизни.  

Когда вы поняли, что эстрада — Ваше призвание?
В семь лет я попал на литературный концерт «Вечер юмора», в котором участвовали два артиста Бакинской драмы. Они читали Чехова, кого-то из современных авторов. А зал смеялся. Эта радость, улыбки людей произвели на меня, послевоенного мальчика, сильное впечатление. В повседневной жизни, после войны редко встречались весёлые, радостные лица.

Помните, как в первый раз смешили зрителей?
Конечно. В 12 лет. Дай Бог, чтобы я имел такой успех сейчас. В 12 лет, не считая школьной самодеятельности, я впервые вышел на сцену Бакинского клуба, в бабочке и в концертном костюме. К тому моменту у меня был уже довольно большой репертуар.

   

Вы читали классику?
Нет. Я читал современный эстрадный монолог. Фельетон из репертуара Германа Тимофеевича Орлова «Человека забыли». Вообще, у меня была фотографическая память, я приходил на концерт, слушал, абсолютно вёс запоминал, а потом рассказывал то же, но по-своему, читал, как чувствую, как могу. К 15 годам у меня накопилось много материала, который я находил в библиотеке и использовал в своих выступлениях долгие годы. Это были фельетоны и нравственные, и социальные. В хрущевскую оттепель мы много чего себе позволяли, говорили со сцены то, что думали, были вполне свободны. Гайки завинтили к 67-му… На ум приходят слова Зощенко, адресованные определённому периоду в истории, он говорил: «У меня такое впечатление, что меня перевязали веревками всего и заставляют при это делать физзарядку». Мы занимались именно этим. И, как ни странно, наращивали художественные мускулы, имели зритель понимал, что мы хотим сказать вторым планом, и третьим, и четвертым.

Как Вы покоряли Москву, куда в итоге поступили?
В театр Вахтангова, во МХАТе и в Малом театре сказали, что я уже созревший артист, а им нужен сырой материал. А в эстрадную студию меня взяли мгновенно.

Кто был руководителем?
С учителями мне повезло. Руководителем студии был энтузиаст, потрясающий артист Леонид Семенович Масляков. Среди педагогов были: Рина Васильевна Зелёная, Алексей Григорьевич Алексеев — мой педагог, первый советский конферансье. Ему тогда было 85 лет. Окончив студию, так уж  удачно сложилось, я попал на самые центральные площадки Москвы, а значит страны. Вел концерты в Театре эстрады, в зале Чайковского,  в Колонном зале. Стал общаться с главными артистами страны: с Верой Петровной Марецкой, с Игорем Владимировичем Ильинским, с Ростиславом Яновичем Пляттом. Все артисты старшего поколения: Утёсов, Миронова, Менакер, Набатов — стали моими наставниками, учителями. Они давали советы, приглашали домой, кормили, видя голодные глаза молодого нищего артиста. Пытались понять стиль, место в искусстве. Юрий Александрович Завадский в 65-м году пригласил меня в свой театр, предоставляя мне дебют. Это был редчайший для советского искусства случай. Ведь дебют — это право выбирать свою роль самому. И по тому, как сыграешь, худсовет определит место в  театре. В этот ответственный момент меня поддержал Утёсов. Дело было в Ленинграде, Утёсов повел меня к себе в номер, и весь вечер мы беседовали, он отговаривал меня покидать эстраду. А Игорь Владимирович Ильинский опубликовал в «Советской Культуре» огромную статью о моём сольном первом концерте. Это были люди своего дела, они смотрели в будущее жанра, тратили время, помогая творческому росту начинающих артистов, были невероятно участливы и не равнодушны. И такое отношение не потому, что, скажем, я такой талантливый, а потому что они такие. Я помню, в 63-м году у меня защемило сердце, стало дурно, я вёл концерт в Колонном зале. Борис Александрович Смирнов, знаменитый артист МХАТа (он играл Ленина в «Кремлевских Курантах»), увидел это, побежал за лекарством, а через два месяца мы встретились в том же Колонном зале: «Как вы себя чувствуете? Что вы делаете профилактически?» — спрашивал Смирнов. Вот такое неравнодушие.

А как Вы попали на телевидение?
Также стремительно, в 62-м году. Я — один из «древних» теледеятелей, которые ещё здравствуют. Меня пригласили принять участие в одной из программ. Представляла Валентина Леонтьева, в последствии я стал звать её крёстной мамой. В 65-м году я уже вёл Огоньки. Они транслировались тогда не на всю страну, а выходили в прямом эфире по субботам только в Москве. Мы почти не репетировали, была сплошная импровизация. Эта импровизация там полюбилась зрителю, что «Огоньки» стали невероятно популярны, нас знали вся Москва.

Когда появился свой проект?
Естественно гораздо позже. Сначала я просто учувствовал во многих телепередачах, был одним из первых артистов, выступавших в концертном зале останкинской студии. Там даже выступала моя дочь, читала стихотворение про папу, о том, что папа может быть хорошим только 8-го марта. А после того, как в 70-м году получил Лауреата Всесоюзного конкурса, то в трансляции находился, можно сказать, постоянно: были трансляции из Колонного зала, из зала Чайковского, в 71-м году из ГЦКЗ «Россия», который только построили. Кстати, я первый, кто вышел на эту сцену концертного зала «Россия», и последний, кто вышел на эту сцену перед тем, как её сломали. Мой первый проект появился на третьем канале во второй половине 80-ых — «Евгений Петросян приглашает». Это были вечера юмора, где я проходил красной нитью сквозь весь концерт. Я приглашал своих авторов, многих артистов, друзей. Потом появился мой индивидуальный проект — «Антология смеха Петросяна», 18 серий которой побили рейтинговые рекорды. К тому времени я стал скупать архивные плёнки не только с моим участием. К сожалению, многие старые записи так и не нашлись, тем не менее, львиную долю плёнок я спас.

А у Вас есть архив Ваших передач?
В начале 90-ых я начал скупать архивные записи, которые были на грани исчезновения. У меня лучший аудио и видео архив, лучше чем в телевизионном фонде, по крайней мере, по юмористике.

То есть, это своеобразное коллекционирование или часть бизнеса?
Коллекционирование, которое, в прочем, очень пригодилось. Когда к 93-му  году в архиве стало достаточно материала, я приступил к созданию «Смехопанорамы», и в январе 94-го мы вышли в эфир. Это был мой основной проект на центральном канале. Последние годы я работаю над «Кривым зеркалом» — моей последней авторской программой. Она интересна во многих планах. Прежде всего, по тому, что это возрождённый Театр миниатюр в той форме, в которой была до революции и была загублена. Это возрождение жанра театральной эстрады. В советские времена была несколько театров миниатюр, но они имели несколько иную форму. Это были сольные театры миниатюр, в которых действие крутилось вокруг одного или двух ярких артистов.

Райкин, например?
Это и Райкин, позже Хазанов и другие. А театр миниатюр в той форме, где все артисты яркие, был совершенно изжит. Владимир Соломонович Поляков, великий российский юморист, писавший тексты Райкину, читал мне лекции,  я с ним дружил. Он посвящал нас в то, что такое театр миниатюр. Как его надо делать? Он сам был создателем такого театра, позже превратившийся в драматический. Но театр Полякова долго не прожил. Эта форма искусства, попытка его воссоздания не была поддержана тогда обществом.

Не понята, наверное.
И не понята. Она не дала ход дальнейшему развитию театров миниатюр. Можно сказать, что «Кривое зеркало» — это вершина, с моей точки зрения, художественной формы, юмористического жанра, с которым сейчас творятся плохие метаморфозы. Его утягивают в американскую эстетику, основанную на псевдосвободе, замешанной на хамстве и бесстыдстве. Здесь нет юмора, а есть эпатаж, желание шокировать, привлечь к себе внимание. Наш театр отличается от западного варьете тем, что имеет призыв к добру, к состраданию. Он отражает жизнь, а не просто радует. И наши советские артисты сделали целый ряд замечательных наработок в этом направлении. Я очень огорчён, что в наших институтах страны исчезают СТЕМ, студенческие театры миниатюр. По тому что именно СТЕМ будил театральную фантазию.

КВН?
КВН другое. Это игра на задачу. Победить всеми средствами.

Ваш театр сейчас — это хозрасчётная организация?
Это феномен. Телевизионный театр. По заказу телевидения делается очередной спектакль. А делается он актёрскими силами. И возник этот театр потому, что у меня было желание возродить эту форму. Для этого я многие годы воспитывал авторов, много лет подбирал артистов, которые ещё не были известны, а некоторые из них были просто отвергнуты телевидением.

А концертная деятельность?…
Её нет. Мы — живой укор Министерству культуры и всей российской власти. Наш театр, который выпускает в рекордные сроки, раз в месяц, премьеру, не имеет своего помещения.

Гастроли?
У нас их нет. Я художественный руководитель, режиссёр-постановщик, но не бизнесмен, к сожалению. У нас нет возможности выступать в живую ни в Москве, ни где либо ещё. Когда-то театральному искусству предрекали гибель с появлением кинематографа, потом с появлением телевидения, а театр живёт. И хорошо живёт. Почему? Контакт! Живой контакт! Мне часто говорят: «Боже мой, совершенно другое впечатление, когда есть живой контакт». Но «Кривое зеркало» лишено этой возможности.

А какие планы сейчас, есть какой-нибудь новый проект?
«Кривое зеркало» забрало всю мою энергию. Меня хватает только на концертную работу и на «Кривое зеркало», потому что ставить каждый месяц спектакли не так просто.

Кто пишет для Вас?
Целая авторская семья.

То есть, это люди, которые работают на Петросяна и компанию?
Не надо говорить на Петросяна. Работаю в «Кривом зеркале».

Всё-таки Вы владелец марки?
Я владелец марки, это правда, но кто-то должен быть владельцем, наверное, кто её придумал, тот и должен быть владельцем марки. Я главный режиссёр и художественный руководитель театра. Если вы отнимете у Петросяна «Кривое зеркало», его не будет, как нет театр Товстоногова без Товстоногова, театр Любимова без Любимова. Должен быть художественный руководитель, который определяет стилистику, определяет последовательность творческого процесса, распределяет роли, репетирует, подсказывает, во время удерживает от ошибок или умеет их справить.

Есть интерес в жизни, кроме театра, то есть, какие-то привязанности?
Меня работа так забрала в себя, что я  во все не подхожу вашему журналу и зарядкой я не занимаюсь. Хобби у меня нет.

Абсолютно никакого?
Ничего у меня нет. Отдыхать я не умею. Но поскольку я человек , подходящий всесторонне к своему делу, у меня много видов деятельности. Я являюсь, например, библиофилом, но это нельзя назвать хобби.

Это стиль жизни.
Это стиль жизни. Опять же, это очень помогает в работе. Иногда я пишу книги. Чукча не только читатель, но и писатель. Вот сейчас я сдал свою 4-летнюю работу, она выходит в издательстве «АСТ».

Аналитический труд?
И аналитический труд, и огромная мозаика смешного сегодняшнего дня. Это демонстрация лучших образцов нашего юмористического фольклора. И наш фольклор сделал большие успехи, он сейчас стал лаконичным, ироничным, очень художественным. Если в хваленом английском фольклоре 95% грубости и бесстыдства, то в нашем только половина. Остальное — художественная часть.

У нас есть рубрика «Бокал вина».
Люблю виски, меня американцы приучили много лет назад. А так, в общем, по настроению. Могу и водочки, могу и пива, и вина хорошего. В винах стараюсь разобраться, есть любимые. Может быть, вы меня проконсультируете?

Ваш отдых?
Мой отдых в смене деятельности. Книги, режиссура, концертная деятельность.

Путешествия?
Я много гастролирую. И, порой, мне хочется попутешествовать у себя дома, посидеть, поразмыслить. Я путешествую по нашей истории, по нашей литературе, вдоль и поперёк. Мне нравится путешествовать во времени, в прошлое. А читаю я всё созидательное. Не люблю негатива. У нас на репетициях «Кривого зеркала» иногда бывает базар, то есть артисты говорят хором. Бывает созидательный базар и разрушительный. Разрушительный, когда артисты говорят на посторонние темы и отвлекаются, не вникая в суть, а созидательный когда они фантазируют, как решить вот это место, эту сценку, каждый из них предлагает свою версию, Ия  боюсь остановить, потому что у каждого из них может выскочить очень оригинальное, очень непростое решение. Так вот созидательный базар это хорошо.

Какие проблемы современного общества привлекают Ваше внимание?
Наше общество очень дифференцировано. Такого не было раньше. Почему одним определённый юмор может нравиться, а другим нет? Потому что у нас сейчас две страны. Страна богатых и страна нормальных, я не хочу сказать бедных, но нормальных. А юмор — это отход от нормы жизни. У одних один юмор, у других другой. Я воспитывался в обществе, в котором люди уважали друг друга. Я не против богатых, но за то, чтобы они умели сострадать другим, помогать людям, ведь у  них есть такая возможность. И пусть государство старается не сделать богатых бедными, а наоборот бедных  сделать богатыми.

А кто Ваш зритель?
Мой зритель это весь народ. Я старался быть понятным всем, волновать всех, говорить на общие темы.

Благотворительная деятельность?
Благотворительная деятельность хороша тогда, когда о ней говорят. Если о ней говорят — это не благотворительная деятельность, это что-то другое. Поэтому говорить на эту тему я не буду.

Смех продлевает жизнь?
Безусловно, он вырабатывает гормоны, которые укрепляют наш иммунитет. Этот факт. Когда человек злится, он вырабатывает себя яды, он разрушает свой организм, он занимается самоубийством. Когда человека смеется — он продлевает жизнь, создавая настроение и вырабатывая те самые гормоны. Он становится добрее, чуть-чуть приближается к Богу. Поэтому смех — это многозначное высоконравственное явление, если оно не окрашено цинизмом и бесстыдством. Юмор — это оружие.
Смех — это реакция.

Вы себя считаете оруженосцем?
Да, конечно.

Вы Человек, который управляет мыслями?
Мыслями зрительного зала. Я посылаю мысль в зрительный зал, она каким-то образом воспринимается. И зал даёт мне ответ. Нравится — не нравится, смешно — не смешно, интересно — не интересно, согласен — не согласен. Это своего рода азбука Морзе, которую посылает мне зрительный зал. И в результате моего общения со зрительным залом я начинаю понимать, что ему нравится, что не нравится, что он хочет мне сказать своей реакцией. То есть я с ним эмоционально разговариваю. И это чувство, которое он во мне вырабатывает, чувство ориентира. Если бы этого не было, я бы заблудился, как некоторые из моих коллег.

Самое главное в Вашем понимании смеха и юмора — это интеллект и культура?
Интеллектом и культурой должен быть «немножечко» отягощён сам артист. Для того, чтобы понять простые истины. А истины простые заключаются в том, что добиться взаимопонимания нужно со всеми, а не смотреть свысока на людей. Популярность — это прежде всего ответственность, а  не орден, который ты носишь на груди и кичишься. Я знал женщину, она носила Лауреата Государственной премии даже на пальто, чтобы все видели. Популярность — доверие, которое нужно оправдывать, которое можно потерять, совершив несколько неправильных, неблаговидных поступков.

В политику никогда не хотели?
Это не моё дело, каждый должен заниматься своим делом. Меня звали в поликлинику, меня звали в очень крупный бизнес ещё во времена перестройки, я занимаюсь своим делом, мне некогда заниматься посторонними вещами.

Что бы вы посоветовали нашим читателем?
Я считаю, что надо меньше злиться, меньше завидовать, добиваться своего успеха. Но не всеми средствами, нельзя расталкивать локтями, идти через трупы. Душа приходит на землю ради того, чтобы пройти испытания. Так сказал Пифагор: «Нет у тебя, человек, ничего, кроме души» — значит, не все средства для достижения успеха хороши. Надо  уметь прощать своих обидчиков, не злиться. Тогда вы сохраните в себе здоровый дух, не омрачив не физическое, ни нравственное состояние…

Беседу вёл Гагик Арутюнян.
Журнал «Доктор спорт». Март-апрель 2007.