24 октября – юбилей великого артиста. Да какой! 100 лет!
В связи с этим событием Евгений Ваганович написал статью по просьбе редакции музыкального журнала «Аккорд». Но этот любопытный журнал выходит всего лишь раз в год (плановый его выход в свет весной будущего года), а юбилей – сегодня. Поэтому мы сочли целесообразным предоставить возможность всем любителям жанра познакомиться с мыслями Мастера о другом великом Мастере.
Но Петросян не ограничился этой статьей. Он подготовил большую полуторачасовую телепередачу «Наш любимый Аркадий Райкин» для телеканала «Россия». Следите за рекламой. В ближайшее время она выйдет в эфир.
Наш любимый Райкин
Театроведами не раз подчеркивалась мысль о том, что мы, современные отечественные юмористы (особенно, мое поколение), несмотря на всевозможные перемены в стране, в искусстве, так или иначе, - выходцы из удивительного мира под названием «Аркадий Райкин».
24 октября нынешнего, 2011 года, великому артисту исполняется 100 лет со дня рождения. Все СМИ вспоминают это имя, которое очень дорого старшему поколению.
Популярность Райкина была безмерна. В те годы, когда он жил, каждый человек ежедневно повторял: «Как сказал Райкин» или «Помните, как у Райкина?»
Помню, в начале 50-х, я впервые по радио услышал его выступление. Он играл бюрократа из пожарной команды. По телефону он разговаривал с человеком, который кричал в трубку, мол, «горит моя дача, срочно пришлите пожарную команду». А бюрократ делал вид, что плохо слышит и ничего не может понять. Как же я заливался смехом! Например, бюрократ говорил: «У вас горит чача? Какая чача?» И все такое прочее…
Потом в нашей жизни появилось телевидение. На экране показали Райкина. Его лектор на пароходике читал две лекции: одна о любви, другая о дружбе. И, поскольку это происходило в Ленинграде, когда там были белые ночи, пароходик курсировал до поздна, и лектор уже засыпал и, естественно, путал эти лекции, а, засыпая, вообще бормотал совершенно посторонние слова. И это было тогда безумно смешно. В те времена зарождающегося телевидения периодически показывали пленки с участием Райкина. По своей веселости, театральности, радости, юмору, иронии, жизнелюбию они очень выделялись из общей массы серьезных, и нередко скучных телепередач. Поэтому народ каждый вечер ждал Райкина: «Сегодня будет или нет? Ну, кинофильм, понятно, будет... Покажут. Что ж им еще показывать? А вот Райкин будет или нет?» Очень хотелось тогда людям чему-то порадоваться, посмеяться, усмехнуться, потереть руки и сказать: «Здорово он их!» В каждой шутке искали второй смысл, как теперь говорят, «подкол» государственным устоям...
А потом появился фильм «Мы с вами где-то встречались», который превратил артиста в национального героя. Кроме того, что это была настоящая кинокомедия тех лет, зрители увидели в артисте защитника их интересов. Да, да… Это там он переодевается в большого начальника и помогает людям достать билеты на поезд. Это там он попадает в разные ситуации, в какие может попасть любой человек и выпутывается их них, тем самым, пытаясь вселить надежду. Зрители окончательно влюбились в Райкина.
А еще люди оказались под большим впечатлением от райкинских масок и часто говорили: «Надо же, как он перевоплощается, как меняет лица». Зрителям нравилась эта калейдоскопичность образов, красочность, юмористическая контрастная выразительность разных масок, ярко отличавшихся друг от друга.
Потом, с годами, творческие устремления артиста, художественные решения требовали уже философских, драматических обобщений. Сатирическая едкость уже отторгала маску. Сам Райкин говорил, что маска ему начала мешать. И он был прав с точки зрения данного дня, данного актерского состояния. Но это вовсе не означает, что маска мешала раньше. Маска, изобретенная когда-то древними греками, стала ярчайшим эстрадным приемом на этом уровне развития такого художника. Она создавала потрясающий эффект театрализованного эстрадного представления. Один из самых популярных номеров пятидесятых – самое начало шестидесятых годов – это монологи в масках под общим названием «Доклад о моде», в которых пожарник, начальник, художник и другие персонажи обсуждали показ модных моделей. У каждого была своя точка зрения, и зритель, как бы узнавал, что и кто мешал нашей очень легкой промышленности красиво одевать людей.
Безусловно, для молодого артиста, каковым Райкин был в сороковых годах, использование масок было большой творческой удачей. Я никогда еще об этом не рассказывал, но теперь к слову скажу: подсказал Райкину этот прием мой учитель - Леонид Осипович Утесов. Эпизод, который я поведаю, мне рассказал сам Утесов, а ему, в свою очередь, описал Аркадий Исаакович. В тридцатых годах маски надевал Леонид Осипович для изображения на эстраде различных юмористических персонажей. Студент Райкин на многих таких концертах сидел на галерке и внимательно смотрел, как это Утесов все делает. Ему стало ясно, что этот прием вносит ярчайшую театральную краску. Статично стоящий у микрофона артист эстрады нуждался в таком разнообразии.
Потом Утесов окончательно ушел в песни, музыку, а на эстраду пришел Райкин, у которого уже были готовые ориентиры. Безусловно, в становлении Райкина, как художника, нужно назвать его автора, который первые четырнадцать лет был его единственным автором – это знаменитый Владимир Соломонович Поляков, один из авторов сценария кинофильма «Карнавальная ночь».
Позже Аркадий Исаакович работал со многими авторами. Среди них были и такие, немногочисленные, которые на несколько лет вперед определяли стилистику и направление его творчества, как бы разделив на разные периоды. После Полякова следует назвать творческий коллектив трех авторов, который именовал себя Гинряры, по типу Кукрыниксов. Это Михаил Маркович Гиндин, Ким Иванович Рыжов, Генрих Семенович Рябкин. А затем, в шестидесятых, это - Михаил Михайлович Жванецкий.
О жизни этого артиста, о его творчестве, о значении его искусства для нашей страны было уже много сказано. И, тем не менее, сколько бы ни говорилось - все будет недостаточно.
Аркадий Исаакович Райкин - великий артист. Это факт. Но, наверное, когда читаешь все, что о нем написано, то думаешь: «Какая странная вещь: когда это переносится на язык слов, то есть читаешь статьи о нем или тексты из его репертуара, все выглядит по-иному. Для полного впечатления не хватает самой личности артиста. Наверное, надо иметь незаурядный писательский талант, чтобы на бумаге воссоздать образ Аркадия Исааковича. Как можно с помощью слов показать его поразительное обаяние, актерскую энергетику, постоянно искрящуюся иронию в глазах? Мы многие годы заседали в Художественном совете по эстраде Министерства культуры СССР. В последние годы своей жизни Аркадий Исаакович там особенно часто появлялся. Сморщенное, уже изможденное лицо, грустные глаза. И мне было больно на него смотреть: я очень переживал, как на глазах этот великий человек старел. И вдруг кто-то что-то сказал веселое. Его глаза мгновенно повеселели, на лице расцвела улыбка. И вновь возникло то самое, райкинское, обаяние, которое просто заслонило груз прожитых лет.
В его воспоминаниях я прочитал такой эпизод: Козинцев прислал ему письмо: «Мне совсем не кажется, что вы - сатирик. Есть в этом роде искусства что-то куцее, желчное. Вы открываете куда более широкий мир. В вашем искусстве не только бюрократы, плуты и дурни, но и какая-то часть огромного материка, именуемого Человек». Что должен в этом случае испытать адресат, кроме признательности? Однако, Райкин пишет: «… меня несколько смутило проскользнувшее в этом письме пренебрежительное отношение к сатире. Конечно, нравственное очищение, эстетическое наслаждение, - в этом цель и смысл любого искусства, но для меня всегда было важно еще и то, что в какой-то степени я способствую искоренению пороков в человеке и обществе. Козинцеву интереснее было апеллировать, так сказать, к вечности, я же никогда не считал для себя зазорным интересоваться днем сегодняшним. В этом смысле мы были с ним люди разных художественных темпераментов».
Он всегда хотел свое искусство показать во многих странах. Но его выпускали из страны чрезвычайно редко. Именно выпускали. В Англии он имел ошеломляющий успех. Многие темы, казалось бы, исключительно наши, внутренние, прозвучали чрезвычайно ярко на Би-Би-Си. Именно на гастролях в Англии, он совершенно случайно узнал о том, что здесь будут награждать Ахматову мантией почетного доктора Оксфордского университета. И Аркадий Исаакович оказался единственным представителем советских людей, которые присутствовали на этой церемонии.
А вот очень интересный эпизод. Райкин в воспоминаниях описывает свой первый приход к своему учителю - знаменитому режиссеру и педагогу Владимиру Николаевичу Соловьеву. Райкин перешел с отделения кинематографии на театральное отделение, которое вел Соловьев. «На экзамене, - пишет Аркадий Исаакович, - я читал один из зощеновских рассказов, «обкатанных» мной еще в самодеятельности. При этом вовсю размахивал руками - болезнь всех начинающих. Владимир Николаевич, сидевший с рассеянным видом, вдруг прервал меня. Я решил, что все кончено. «Вот что, - сказал Соловьев кому-то из своих ассистентов, - свяжите этому голубчику руки». Мне показалось, что я ослышался, но тут и в самом деле подошел ко мне ассистент и связал мне руки бумажной лентой. Я не сопротивлялся, только смотрел на Соловьева во все глаза, пытаясь понять: зачем он надо мной издевается. «Готово? - спокойно спросил Соловьев, - Хорошо. А теперь, молодой человек, будьте любезны, начните сначала, но имейте в виду: порвать эту ленту вы имеете право только один раз. Только один». Так он мне дал понять, что такое сценический жест. Собственно, с этого момента и начались для меня уроки этого замечательного мастера. «У культурного артиста, - неустанно повторял нам Владимир Николаевич, - случайных жестов не бывает. Когда, например, вы поднимаете руку, - это не просто движение руки, это уже мизансцена».
Школа Соловьева явилась для Райкина твердой основой для дальнейшего актерского существования, потому что именно Соловьев еще в десятых годах прошлого века увлекся театром дель Арте, его традициями, художественными приемами и, самое главное, методами игры на сцене. И можно не сомневаться, что функция дельартовских масок и обсуждалась на занятиях, и подробно исследовалась.
Незадолго до его ухода, в 1987 году, мы с ним разговаривали о нашем жанре, о том, что в наше бурное время цензура исчезла, темы стремительно меняются. Что ждать театральным юмористам? Как мы будем соревноваться с газетами? О чем будем говорить со сцены? Он сказал: «Надо всегда думать о нравственных темах, о темах вечных». По иному он сказать не мог, потому что уже сам становился частью вечности.
Сдается мне, что советское искусство выполняло особую миссию на Земле: если отбросить его идеологическую часть и рассмотреть художественную, то можно убедиться в том, что оно призывало к вечным нравственным ценностям, к состраданию, несло добро. Именно такими были наши советские Театр, Кино, Музыка и Эстрада (разумеется, лучшие их образцы). В государстве отреклись от веры в Бога. Это была настоящая беда, пришедшая на нашу землю. И Господь нашел узенькую дорожку к нашим сердцам через Искусство. Отважусь сказать, что именно Искусство спасало душу нашего человека. Думаю, что не случайно в советском искусстве творили такие яркие художники, к которым чувства восхищения и благодарности никогда не угаснут в наших душах. Райкин был одним из них. Он был нужен народу, как воздух, как спасательный круг на воде.
Если попробовать проследить жизнь великого артиста, то приходишь к неоспоримому выводу: вся его жизнь – это творческий подвиг. В его театре миниатюр каждые два года выпускались новые спектакли. Со своей стороны, зная этот процесс изнутри, смею уверить, что это не просто трудно, это не под силу никому.
Когда в репертуаре театра Райкина появлялась та или иная песня, она сразу становилась популярной. Песни были очень яркие, запоминающиеся. Я до сих пор ловлю себя на том, что периодически напеваю: «Ты – ласточка моя…», «Осенние листья шумят и шумят в саду»… Ах, если бы все наши современные песни несли бы людям такой же добрый, положительный заряд, от которого улучшается и настроение, и самочувствие.
Наследие Райкина большое. Порой мне жаль, что немало записей сделано без зрителя, то есть мы не можем почувствовать ту удивительную атмосферу, которая складывалась на его спектаклях. Да и многие черно-белые записи выглядят сегодня технически некачественно. Но сквозь эту некачественность, даже при отсутствии театральной атмосферы зрительного зала, все равно мастерство артиста завораживает.
Обычно едкий, Валентин Гафт в эпиграмме на Аркадия Райкина с большим уважением написал:
Когда смеемся мы, он плачет,
Под маской мы не видим слез...
Нет, он совсем нас не дурачил,
Он с нами говорил всерьез.
И стало страшным то, смешное,
Чем развлекал нас в тупике
Великий Шут времен застоя
С седою прядью в колпаке.
Народный артист России
Евгений Петросян